Но что мне осталось? Я виновата в том, что еще жива.
И я направляюсь навстречу беззвездной ночи...
А может и свету? Может, слепы глаза?
Но нет страха. Ведь нечего больше хранить.
Yuya Matsushita – Bird
Губы горели от грубого поцелуя, а во рту ощущался вкус крови. Спасибо соседке, решившей выгулять на сон грядущий свою спаниельшу. Услышав звук открывающейся двери несостоявшийся насильник упорхнул быстрее вихря, оставив после себя лишь терпкий аромат парфюма.
- Снова лампочки вовремя не поменяли, иди теперь на ощупь, – проворчала женщина.
Я, не желая сталкиваться с ее любопытством и отвечать расспросы по поводу самочувствия матери, быстро скользнула в свою квартиру. Из зала доносился звук работающего телевизора, отец уже пришел с работы. Жаль, что я не успела оказаться дома раньше него и закрыться в своей комнате. Теперь от его вопросов не уйти. Не хочу, не хочу расписывать весь этот ужас, не хочу видеть как после каждого моего слова, не приносящего ни капли утешения и надежды на то, что все еще может быть хорошо, он сникает все больше и больше.
Сняв кроссовки, испачканные грязью, я отставила их в сторону, сожалея о том, что надела белые. Темнота, как назло, прекрасно маскирует лужи, теперь обувь предстоит долго и упорно отмывать. Снимая кожаный пиджак, я поморщилась от боли в спине. Наверное, сильный ушиб, не удивлюсь, если на пояснице наливается огромный синяк. Но, похоже, ничего не сломано, хотя при таком ударе о стену это даже удивительно. Маньяк явно на это сил не пожалел. Куртку, все еще хранящую запах мужских духов, я с отвращением отбросила на трельяж. Позже нужно будет постирать.
В коридор вышел папа. На него было страшно смотреть, да если и честно, я и не хотела. Мне своего горя хватает, его эмоции в довесок уж точно не нужны. С того дня как прозвучал роковой диагноз, фактически смертный приговор для мамы, прошла всего неделя. За это время отец опустился ниже некуда. Из статного, пышущего силой и здоровьем мужчины, он превратился в бледную тень самого себя. Похудел, осунулся, голубые глаза резко контрастировали с черными кругами под глазами от недосыпа. Русые с проседью волосы были всклочены, словно он только что пришел с улицы, где бушевал сильнейший ветер, рубашка измята, но чистая, видимо он не стал утруждать себя глажкой.
- Как она? – спросил слабым голосом отец.
- Двигается уже с трудом.
Сейчас я ненавидела его. Ненавидела за эту слабость, ненавидела за то. что приходится говорить ему это. Хотелось крикнуть: Хочешь знать, так иди и сам посмотри! Но у отца не хватало на это сил. Когда мама звонила ему и просила придти, он отказывался, говоря, что слишком занят на работе. А потом, вечером, мучил меня вопросами. заставляя вновь и вновь пересказывать болезненные и отнюдь не утешительные прогнозы врачей.
- Сколько …?
- Месяц, может быть полтора.
Столько отвели времени на жизнь моему самому дорогому человеку. Спустя две-три недели она не сможет больше двигаться, а потом пропадет и дыхание. И я останусь совсем одна, в холодном мире наполненном болью.